Он знал всё о звёздах. Нет, не всю эту малозначимую ерунду вроде расстояния до нашей крохотной планеты в сантиметрах или состава их ядер, конечно нет. Если бы вы спросили его, мол из чего состоит вон та красивая звезда в поясе Ориона, он бы посмотрел на вас, словно на болвана, и ответил "из золочёной бумаги, конечно. не задавай глупых вопросов". Потому что только болваны не знают, что звёзды делают из золочёной (ну или в некоторых случаях серебристой) бумаги. А он знал их все по именам и некоторые даже по фамилиям (как-то познакомил меня со звездой по-имени Вениамин Аркадиевич Альдебаранов, важнейшая была звезда, скажу я вам) и знал все их истории, за которыми наблюдал каждый день в свою подзорную трубу. Подзорная труба была тяжелая и громоздкая, но он ни за что бы не променял её на эти новомодные астрономические прибамбасы.
- У настоящего звездочёта, - говорил он, - должна быть подзорная труба. Иначе это уже неуважение к звёздам.
Я ему, разумеется, верил. Мы сидели на самой верхушке его астрономической башни и он никогда (ни при каких обстоятельствах!) не смотрел вниз. То ли от того, что высоты не любил, то ли от того, что небо для него было значительно интереснее происходящего там, далеко внизу. Иногда я брал с собой термос с тимьяновым чаем, синий такой, с нарисованными звёздочками, а он каждый раз повторял, что изображенных на нем созвездий существовать просто не может. Но чай пил с удовольствием, и закусывал сырными крекерами, крошки от которых напоминали мне звёздную пыль, рассыпаясь по нашим коленкам. Он стряхивал их одним движением и звёздная пыль летела вниз, теряясь где-то среди маленьких, тесно прижимающихся друг другу домиков пригорода.
После ужина он привычно доставал из чехла свою подзорную трубу и приходил черед новых историй. О том, как Альтаир и Антарес одним прозрачным утром рассыпали бусы Андромеды, как Андромеда до сих пор немного на них обижена, и они все еще ищут бусины по всей галактике. Может, когда-то найдут и подарят Андромеде на день рождения новые бусы. Она-то уж наверное будет рада и угостит их праздничным тортом. Или расскажет о том, как Бетельгейзе и Беллатрикс играли в прятки, и как Бетельгейзе спряталась так хорошо, что до сих пор её найти не могут. Он-то, конечно, знает, где она спряталась, но никому не скажет - звёздам надо самим решать свои дела. А может быть расскажет о звезде с таинственным названием Сердце Карла, которая на самом деле не одна звезда, а сиамские близнецы. И никто не знает, кто такой Карл и причем тут его сердце.
Однажды ранним утром постучался ко мне в лавку, взволнованный и растрепанный, словно воробушек. Впустил его, налил чая и сел напротив - весь внимание. Он не любит, когда расспрашивают.
- Я открыл новое созвездие, - говорит с таким таинственным видом, будто бы понял весь мировой заговор.
- У него пока нет названия, но ты только посмотри, - разворачивает свой альбом для рисования (ну не любит он громоздкие эти ватманы) и показывает. Сначала удивляюсь, потом смеюсь. Закатываю рукав ночной рубашки - и точно такое же созвездие вырисовывается на моей коже при свете керосиновой лампы. Он улыбается и только сейчас замечаю в его волосах настоящую звездную пыль - золотистую, а не крекерную. Но пахнет всё так же сыром.
- У настоящего звездочёта, - говорил он, - должна быть подзорная труба. Иначе это уже неуважение к звёздам.
Я ему, разумеется, верил. Мы сидели на самой верхушке его астрономической башни и он никогда (ни при каких обстоятельствах!) не смотрел вниз. То ли от того, что высоты не любил, то ли от того, что небо для него было значительно интереснее происходящего там, далеко внизу. Иногда я брал с собой термос с тимьяновым чаем, синий такой, с нарисованными звёздочками, а он каждый раз повторял, что изображенных на нем созвездий существовать просто не может. Но чай пил с удовольствием, и закусывал сырными крекерами, крошки от которых напоминали мне звёздную пыль, рассыпаясь по нашим коленкам. Он стряхивал их одним движением и звёздная пыль летела вниз, теряясь где-то среди маленьких, тесно прижимающихся друг другу домиков пригорода.
После ужина он привычно доставал из чехла свою подзорную трубу и приходил черед новых историй. О том, как Альтаир и Антарес одним прозрачным утром рассыпали бусы Андромеды, как Андромеда до сих пор немного на них обижена, и они все еще ищут бусины по всей галактике. Может, когда-то найдут и подарят Андромеде на день рождения новые бусы. Она-то уж наверное будет рада и угостит их праздничным тортом. Или расскажет о том, как Бетельгейзе и Беллатрикс играли в прятки, и как Бетельгейзе спряталась так хорошо, что до сих пор её найти не могут. Он-то, конечно, знает, где она спряталась, но никому не скажет - звёздам надо самим решать свои дела. А может быть расскажет о звезде с таинственным названием Сердце Карла, которая на самом деле не одна звезда, а сиамские близнецы. И никто не знает, кто такой Карл и причем тут его сердце.
Однажды ранним утром постучался ко мне в лавку, взволнованный и растрепанный, словно воробушек. Впустил его, налил чая и сел напротив - весь внимание. Он не любит, когда расспрашивают.
- Я открыл новое созвездие, - говорит с таким таинственным видом, будто бы понял весь мировой заговор.
- У него пока нет названия, но ты только посмотри, - разворачивает свой альбом для рисования (ну не любит он громоздкие эти ватманы) и показывает. Сначала удивляюсь, потом смеюсь. Закатываю рукав ночной рубашки - и точно такое же созвездие вырисовывается на моей коже при свете керосиновой лампы. Он улыбается и только сейчас замечаю в его волосах настоящую звездную пыль - золотистую, а не крекерную. Но пахнет всё так же сыром.
Комментариев нет:
Отправить комментарий